Целый день мы провели во французском городе Экс-ан-Провансе, где мы посетили несколько интересных выставок и картинных галерей.
В той местности много кабанов.
Я даже видела, как охотники в оранжевых жилетах с ружьями выстроились в цепочку вдоль дороги, видимо, охотились.
А моим новым друзьям в Провансе кабаны доставляют массу хлопот с их садом. Они не только вытаптывают там всё, но и роют целые траншеи, ищут что-то.
Люр – следующий пункт в Альпах Верхнего Прованса, который мы отравились смотреть после нашего возвращения домой в Сен-Мишель-л’Обсерватуар.
В Люре раз в год проходит международная конференция криптологов.
На въезде в Люр на таких столбиках прикреплены таблички, показывающие древние алфавиты. Но и здесь не обошлось без желающих прихватить с собой “сувенир” на память. На некоторых столбиках вместо табличек остались только пустые места.
По дороге к часовне XII векастоят 12 каменных столбов, отмечающие остановки на Крестном пути Иису́са Христа́, когда он останавливался, чтобы отдохнуть от тяжести Несения креста.
Это было интересно.
Днем ездили большой компанией на Пон-дю-Гар (фр. Pont du Gard, букв. «мост через Гар») — самый высокий сохранившийся древнеримский акведук.
Перекинут через реку Гардон (прежде называемую Гар) во французском департаменте Гар близ Ремулана. Длина 275 метров, высота 47 метров. Памятник Всемирного наследия ЮНЕСКО (1985).
Новый год встречали в городе Юзе́с на юге Франции, в департаменте Гар, в 24 километрах к северу от Нима.
Башня XI века.
Дворец Дюка, в центральной части проживает его семья, остальные башни забрал город в качестве оплаты за охрану.
Центральная торговая площадь.
Повсюду плюшевые мишки.
Мэрия.
Праздник отметили в компании друзей Сильви, ее бывших сокурсников – геологов и их жен. Было очень весело, тепло и вкусно. Думала, что в России готовят много всего на Новый год, французы меня очень удивили обилием блюд и их разнообразием. Выбрала несколько из них.
Как я поняла, устрицы на новогоднем столе у французов, это как салат “Оливье ” у нас – должны быть! Когда я сказала, что раньше обходила их стороной, мне устроили мастер класс, с дегустацией от легких до более терпких на вкус. Мужчины получили выволочку от их жен, за то, что чуть все не испортили, предложив мне запивать их белым вином, а не шампанским. Мне понравились больше устрицы из Британи с более терпким вкусом.
Мидии, лангусты, и прочая морская живность.
Знаменитая фуа-гра или печень утки, которую кормили насильно! Это мы привезли с собой, Сильви ее где-то специально заказывала. На вкус сладковатая, едят со сладковатый хлебом, с полусладкое вином, но я запивала её красном сухим. На мой вкус. слишком жирная, хотя жир я не ела. Говорят, это блюдо пришло во Францию из Венгрии, но Сильви утверждает, что из Древнего Египта.
Это уже разделанная семичасовая нога ягненка. Все очень просто: нога ягненка маринуется 3-4 часа в оливковом масле с тимьяном, чесноком, розмарином; потом обжаривается в духовке при 240С до румяной корочки, помещается в большую форму, добавляется лук, морковь, чеснок, травы и мясной бульон и отправляется в духовку , где тушится при 110С семь часов. Нужно только не забывать поливать ее бульоном. Очень вкусно!
Суфле с морепродуктами.
Волшебный торт, внизу что-то типа безе с пеканом, сверху что-то типа кремового мусса, один из пяти десертов. Но кроме этого торта, я влюбилась в сорбет с базиликом и мятой.
Местные вина и шампанское – единственные алкогольные напитки на Новогоднем столе.
День в шикарном СПА – подарок мне на Новый год от Сильви и Доминика.
Силь
ви и Доминик.
Крем-брюле с яблочным палочками. И хрустящей корочка, как полагается.
Прогулка после обеда. Без этого нельзя никак.
Красивая статуя из итальянского мрамора в деревенской церкви.
Где-то далеко в горах затерялась ферма (The Farm La Rizane), где разводят особых овец, из шерсти которых изготавливают мягчайший мохер Прованса. Я давно обещала своей подруге связать из него свитер.
С этой целью после Вашера мы отправились на ферму, где разводят эту особую породу ангорских коз, шерсть которых потом отправляется в Италию, где её обрабатывают и прядут, превращая в чудесную пряжу.
Первые ангорские козы были импортированны из Техаса и Австралии в восьмидесятых годах прошлого века и введены в стада на ферме в сотрудничестве с группой французских заводчиков. Ангорских коз разводят для их шерсти, известной как мохер, которая имеет естественно шелковистую текстуру и которую получают дважды в год. При каждом стрижке шерсть сортируется в соответствии с ее тонкостью, чтобы отобрать самые мягкие волоски, которые называются Kid Mohair.
Мы выбрали мохер яркого цвета для свитера Сильви, и я не смогла устоять перед прекрасным кардиганом мятного цвета для себя.
На этом мой первый день в Провансе подошёл к концу.
После Банона мы с Сильви отправились на машине в Вашер, небольшую деревушку в горах с интересной современной церковью. 
Вот такая современная отреставрированная церковь в Вашере, где местные мастерицы разместили на стенах свои красивые работы из ткани.
А мужчины Вашера славятся своим умением работать с деревом и камнем.
Во второй половине дня мы с Сильви отправились в Банон, который славится своим козьим сыром и книжным магазином Bleuet,
Но главной целью нашей поездки в Банон было посещение церкви с грандиозной композицией Provençal crèche. Это можно увидеть только в Провансе на Рождественских праздниках. В церкви создана огромная экспозиция на тему жизни в Провансе в прошлые века. Фигурки собираются по всему региону, некоторым до 100 лет. Ландшафт выполнен из настоящего мха и веток деревьев. Мельницы работают, вода журчит, так интересно!
Прачки.
В церкви было многолюдно, и полный круг занял около двадцати минут, но зрелище того стоило.
Моя подруга Сильви на фоне цветущей розмарина. У прованских трав аромат потрясающий!
Мне нравится Прованс!
Моя подруга Сильви, с которой мы дружим уже более двадцати лет, пригласила меня в гости во Францию, чтобы встретить вместе Новый Год. 
Сильви проживает вместе с мужем Домиником в очаровательном местечке Сен-Мишель-л’Обсерватуар, расположенном в живописном районе Верхнего Прованса.
У моих друзей уютный дом с бассейном и садом, а из окна своей спальни я могла каждое утро любоваться величественными Альпами в окружении зелёных холмов и долин.
Деревня Сен-Мишель-л’Обсерватуар показалася мне очень уютной, со своим центром, где разместились маленькие кафе, рынок, булочная, мясная лавка и даже спортивный центр.
Не то чтобы я жалею, что я не черный. Просто так сложилось — там, где я вырос, была куча черных. Если вы выросли во Франции, вы будете говорить по‑французски и любить все французское. А я рос среди черных. Один из моих старших товарищей — мы с ним были действительно близки — был похож на Орделла (торговец оружием из фильма «Джеки Браун». — Esquire). Людей он не убивал, конечно, но проворачивал темные делишки.
Я не шляюсь по бильярдным. Я не играю в покер. И я не хожу на спортивные соревнования. Для меня даже по телевизору спорт смотреть — пытка. Я могу сходить на «Доджеров» (главная бейсбольная команда Лос-Анджелеса. — Esquire), потому что там игра не так важна, как пиво и люди вокруг. Чего я не могу понять, так это того, что средний американец не может три часа отсидеть в кино, но может четыре часа смотреть идиотский, скучный футбольный матч.
У меня есть куча теорий, и одна из них состоит в том, что никто на самом деле не любит спорт. Мужчины просто считают, что они должны его любить, и притворяются. То же самое я думаю про группу The Who. На самом деле никто не любит эту группу. Предполагается, что ее просто необходимо любить, вот все и делают вид. Им страшно признаться, что король — голый.
Кому-нибудь снесут полбашки из винчестера — и меня это ни капли не тронет. Я воспринимаю это как клевый спецэффект, или мне нравится мизансцена. Меня по‑настоящему трогают обычные человеческие истории. Кто-нибудь порежется листом бумаги на съемочной площадке, и меня пробирает, потому что я могу это на себя примерить. А получить в живот очередь из Узи — ну как такое на себя примеришь…
У меня нет оружия. И я не против запрета на ношение оружия. Он мог бы сотворить настоящие чудеса. Уличное насилие в Америке запредельное. Когда приезжаешь в Европу, кажется, что сбежал от постоянного ощущения опасности. В Европе тоже убивают и насилуют, но, по сравнению с Америкой, это просто детский сад какой-то. Хотя, если взглянуть на это все немного иначе, можно сказать, что запрет на ношение оружия в Штатах — немного лицемерная идея. Америку основали люди со стволами в руках, которые просто брали что им понравится. Мы, в общем, нация воинов. Мы очень легко заводимся, и иногда по делу.
Еще до «Криминального чтива» я начал понимать, как здорово быть режиссером. Когда я стал ездить по фестивалям, я начал трахаться, как кролик. До этого я никогда не выезжал из страны, а тут не просто трахался — трахался с иностранными телками. А когда я не трахался, я обнаруживал, что обнимаюсь с какой-нибудь итальянской девушкой, которая ни в чем не уступает Мишель Пфайфер.
Можете забрать тридцать процентов моей славы, и ни капли не обижусь. Не то что мне не нравится быть знаменитым, но на тридцать процентов меньше — вполне достаточно. Раньше я мог просто погулять и подумать о своем, а теперь это невозможно. Если бы я хотел каждый вечер клеить новую девушку, это было бы совершенно потрясающе, но я не хочу. Теперь это очень просто, но мне особо не надо.
Я не ходил в киношколу, я ходил в кино.
Есть две причины, почему я люблю хлопья на завтрак: во‑первых, они действительно вкусные, и во-вторых, их действительно просто готовить. Что может быть лучше, чем хлопья с молоком, если, конечно, у тебя есть коробка хороших хлопьев? Все остальное требует столько времени. Хлопья, они как пицца, ты их ешь, пока тебе не станет плохо. И мне всегда нравилось, что производители до сих пор ориентируются на детей. Хлопья выходят из моды быстрее, чем рэпперские кроссовки. Они стоят в супермаркете три месяца, а потом исчезают. И все, только вы их и видели.
У меня отличный большой дом, который позволяет мне коллекционировать кучу вещей, — не то что квартира. Последнее время я собираю прокатные копии фильмов. Для ценителя кино собирать видео — это как травку курить. Лазерные диски — это, безусловно, кокаин. А прокатные копии — чистый героин. Когда начинаешь собирать прокатные копии, ты словно все время под кайфом. У меня серьезная коллекция, и я действительно ею горжусь.
Хотите узнать мою любимую грязную шутку? Черный парень заходит в салон кадиллаков. К нему подходит продавец и спрашивает: «Здравствуйте, сэр. Думаете купить кадиллак?» — «Я собираюсь купить кадиллак, — отвечает тот, — а думаю я о телках».
Не чувствую никакой «белой вины» и не боюсь вляпаться в расовые противоречия. Я выше всего этого. Я никогда не беспокоился, что обо мне могут подумать, потому что искренний человек всегда узнает искреннего человека. Нормальные люди всегда меня поймут. А люди, которые сами полны ненависти и хотят всех подловить, будут спускать на меня всех собак. Другими словами, если у тебя проблемы с моими фильмами, значит, ты расист. Буквально. Я действительно так думаю.
Страшно люблю жанровое кино, причем все — от спагетти-вестернов до самурайских фильмов.
Я немного горжусь тем, что достиг всего, чего достиг, не получив даже среднего образования. Это делает меня умным. Производит впечатление на людей. Я не большой любитель американской системы государственного образования. Я так ненавидел школу, что сбежал в девятом классе. Единственное, о чем я жалею — хотя и не то чтоб очень сильно, — это то, что я думал, этот ужас будет длиться вечно. Я не понимал, что в колледже будет по‑другому. Сейчас, если бы я все делал заново, я бы закончил школу и пошел в колледж. Уверен, что справился бы.
Я никогда не встречал своего отца и никогда особо не хотел его встретить. Он не мой отец. Только то, что он переспал с моей матерью, не делает его моим отцом. Единственное, что я могу ему сказать: «Спасибо за чертову сперму». У него было тридцать лет, чтобы меня повидать, но он вдруг решил это сделать, когда я стал знаменитым. Отвратительный побочный эффект славы. Когда-то, когда я носил его имя, а он не появлялся, я думал: «Что ж, это даже круто. В этом есть стиль». Но эта чертова слава притягивает людей.
Давно я не видел ничего такого в кино, что могло бы меня испугать. Что меня действительно пугает, так это крысы. У меня настоящая фобия. Кроме шуток.
Когда я работал в видеомагазине, я слышал, как родители ругали детей за то, что те все время брали то кино, которое они уже видели и любят. Ребенок ведь как думает: «Зачем брать неизвестно что? Возьму-ка снова эту кассету». И он смотрит ее в пятнадцатый раз и искренно смеется над всеми шутками. Вот и у меня психология ребенка — мне нравится такой подход.
Я не большой фанат машин. Машина просто возит меня из одного места в другое. Красный шеви Малибу, который Траволта водил в «Криминальном чтиве», принадлежит мне. Мне не было до него никакого дела. Я хотел от него избавиться. Держал его на парковке, чтобы пореже с ним сталкиваться. На съемочной площадке я пытался его продать. Он был совсем еще новый, и все ходили и облизывались. Но всем казалось, что с ним должно быть что-то не то, потому что я не обращал на него никакого внимания. А я говорил: «Да нет же, мне он просто не нужен. Заплатите мне столько, сколько я за него отдал, и он ваш». Мне куда больше нравится Гео Метро (малолитражка шевроле. — Esquire).
Между мужчинами и женщинами все время есть напряжение. Я это чувствую. Женщина идет по улице, а я иду сзади, и вдруг появляется это напряжение. Я просто иду по улице, нам просто по пути. А она думает, что я насильник. И теперь я чувствую себя виноватым, хотя я ни хрена плохого не сделал. Вроде «простите, что я иду позади вас». А она думает: «Что, теперь уже и по улице пройти нельзя?» И сразу появляются напряжение и злость, хотя вовсе не из-за чего.
Если в конце года я могу сказать, что я видел десять по‑настоящему — без всяких скидок — хороших фильмов, значит, год удался.
Большие Идеи портят кино. В кино самое главное — сделать хорошее кино. И если в процессе работы тебе в голову придет идея, это отлично. Но это не должна быть Большая Идея, это должна быть маленькая идея, из которой каждый вынесет что-то свое. Я имею в виду, что если ты снимаешь кино о том, что война — это плохо, то зачем тогда вообще делать кино? Если это все, что ты хочешь сказать, — скажи это. Всего два слова: война — это плохо. То есть всего три слова. Хотя два слова будет еще лучше: война — плохо.
Насилие появляется ниоткуда. Ты можешь сидеть и смеяться, а в следующее мгновение стать неуправляемым… Однажды я ждал автобуса на углу Уэстерн и Санта-Моники — там куча проституток. Там же стояла черная проститутка-трансвестит. И вдруг рядом остановилась машина, из нее выскочил мексиканский парнишка с бейсбольной битой и пошел к проститутке. Это был полный сюр. Я не мог даже рот открыть. Она что-то почувствовала, повернулась и увидела, что парень сейчас ее ударит. Она ему сказала с угрозой: «Не делай этого, я шлюха». Совершенно дикий ответ. Я испугался. А парень держит биту у нее над головой и врубается, что она сказала. И она говорит: «Не делай этого, блядь, не делай этого». И вдруг — бац! — он ее бьет. Они начали драться, и тут из машины вылезают еще несколько парней. Тут уж я дал деру, и она дала деру. Вот вам настоящее жизненное насилие.
Я был жестким парнем до того, как меня признали. Потому что чувствовал, что так же хорош, как и сейчас, но об этом же никто не подозревал. В двадцать лет я дальше пригородов Лос-Анджелеса и не выбирался. Да чего там — я снег впервые увидел, тогда когда поехал на фестиваль в Сандэнс.
Я кое-что заметил про «Оскары». Когда «Красота по‑американски» стала лучшим фильмом, это было как новая эпоха. Фильм про неудачников, крутой фильм, наконец выиграл. До этого у них всегда было так: был фаворит, голливудское кино и крутое кино. Знаете, любимец критики. И всегда, когда доходило до награждения, голливудское кино выигрывало. Лучший фильм, лучший режиссер. Ну а крутое кино всегда получало приз за сценарий. Это был такой утешительный приз за крутизну.
В детстве я собирал комиксы. Тогда это было круто, потому что, где бы ты ни жил, в пригороде или в городском микрорайоне, вокруг было по крайней мере шесть ребят, которые собирали комиксы. Можно было взять с собой комиксы, прийти к абсолютно незнакомому мальчику, постучать в дверь и сказать: «Привет, я Квентин. Ты Кен? Я слышал, ты собираешь комиксы? Я тоже. Можно посмотреть твою коллекцию?» Это был ритуал. Ты показываешь свою коллекцию, он — свою, вы меняетесь. Можно было просто прийти к абсолютно незнакомому мальчику и подружиться с ним.
Когда обо мне стали писать, я узнал столько всего удивительного. Оказывается, я до смешного нелеп: слишком быстро говорю, слишком размахиваю руками. Так что теперь я думаю: «Ох, может, не стоит так быстро говорить?», или «может, не стоит теребить волосы?» Я совершенно помешанный.